Триколе. Позволение вернуться к себе - Виталий Васькин

Сзади кто-то толкнул дверь, и размечтавшийся Антохин полетел в сугроб.

– Ой, прости меня, Гера! – испуганно пискнула Зина, выйдя на крыльцо. – Ты в порядке? Я подумала: не случилось ли что с тобой? Бутан давно уже вернулся, а тебя всё нет.

– Всё нормально, – ответил Герман, поднимаясь. – Сейчас приду. Иди в дом, простудишься.

Зина нырнула в дом. Антохин быстро отряхнулся, взглянул на высвеченный фонарём падающий снег, и крикнул: «Я готов!»

Ветер от неожиданности замер, пёс заинтересованно высунул голову из конуры. Но Герман уже это не видел; потирая озябшие руки, он входил в дом.

Глава 3

– Заходи, Гера, скорее, – через открытую дверь зала поторопила Зина. – Письмо Макса читать будем. Уже было начали, но потом решили тебя подождать.

В голове Антохина вихрем взвились мысли о Максе: «Сколько знаю его, он всегда найдёт, чем удивить. Что там опять на него нашло?» Быстро скинул куртку, ботинки, надел тапочки и прошёл в комнату. Перед Зинаидой стоял открытый ноутбук. Видно, не очень хорошее письмо было. Слёзы опять собрались в глазах Зинули.

Почувствовав напряжённость, Герман молча сел на своё место. Зина начала читать.

– «Я не поехал на встречу с Мастером, потому что мне всё надоело. Достали уже все эти гуру и просветленные. Который год тыкаюсь-мыкаюсь, и ничего не происходит. Все говорят, что ничего искать не надо, всё уже есть и всегда было. Но где? Даже намёка никакого нет. Другие живут себе припеваючи, и в гробу они видели это просветление. Может быть, они правы, а мы динаму сами себе крутим? Каждое утро просыпаюсь и чувствую, как обида заползает в душу. Годы коту под хвост… Мне нужен передых. Не могу больше каждую минуту, каждое мгновение, чувствовать себя дураком. Возможно, потом, когда поостыну, вернусь к теме. А пока… тошно, братцы. Мозги кипят. Вот написал, и немного легче стало. Всё, нафиг всё. Нафиг-нафигулечки. Зачетное варенье Мария варит. Это всё, что запомнилось хорошего из возни с просветлением… Всё, пиво уже купил. Буду праздновать свободу. А вы, как хотите».

Последние слова письма упали в тягостную тишину. Зинуля скоренько смахнула платочком слёзы, посмотрела на Сергея. Он задумчиво вертел в руках карандаш.

– Вы, наверное, ждёте от меня каких-то особых комментариев. Раскрытия тонкостей человеческой натуры. А я ничего такого не знаю. Это его выбор. Тут рассусоливать нечего. Вам всем с самого начала говорили, что назад дороги нет. И если он думает, что сможет вот так просто, дёрнув пивка, покончить с просветлением, то будет удивлён. Нет у вас в этом свободы воли. Осознанность нельзя уменьшить по желанию. Но есть и хорошая новость. Кое-кто реализовал себя именно так – махнув на всё рукой.

– Если честно, то я уже на грани, – отозвался мрачный Татарников. – Сыт по горло духовным поиском. Но бросить все, как сделал Макс, не могу. Волей-неволей мысли опять возвращаются. Хватаюсь за любую возможность что-то узнать, что-то прочувствовать. Вот и сегодня пришёл с одной только мыслью: «Вдруг поможет?!» Надежда всё никак не умрёт. Тлеет внутри, выжигает по-тихому. Наверное, без надежды легче было бы. Отмахнулся бы и зажил счастливо.

Мария сморщила носик и капризным тоном произнесла:

– Бутан решил сдаться? После того, что было, просветление вовсе не обязано на тебе жениться.

Под общий смех Сергей спросил:

– Ты это серьёзно, насчет надежды? Кидать в суп?

Немного помедлив, Бутан ответил:

– Не знаю… Есть в ней что-то тоскливо-тёплое. Иногда я понимаю, что она не чужая, и без неё – никак, а иногда кажется, что она – причина всей пробуксовки. Пока есть надежда, всё спрятано в будущем. А когда надежда умрёт, то всё уже будет сделано… или не сделано совсем, окончательно. Вот бы почувствовать освобождение от надежды! Р-раз – и нет её, но чтобы обязательно появилась определённость. Если так, то да, можно кидать в суп…

– Золотые слова, сеньор Татарников! – радостно подхватил Новеев. – С удовольствием отправляю этот зловонный комок в суп. Вы все тут надежнутые. Хватит надеяться, пора быть!

В глазах Марии возник испуг. Она смотрела на Сергея и хотела крикнуть: «Что может быть страшнее, чем потерять надежду?!» Но не смогла. Из глубины сознания всплыло новое понимание роли надежды, ещё не облачившееся в платье из слов, но уже влияющее на выбор. Мария промолчала, стала слушать дальше.

В ткань зимнего вечера вплыли слова о прекрасной силе надежды. Сергей говорил о её способности поддерживать и направлять. У Зины глаза подернулись слёзной пеленой. Она отлично помнила, сколько боли может таить в себе надежда. Пока она жива, боли почти не видно, в хрустальном ларце танцуют на маскараде варианты будущего. А когда надежда умирает, то хрусталь разбивается и маски срываются – боль выходит на волю. Зина слышала Новеева «…когда вы берёте ответственность за свою жизнь в свои руки, надежда перерождается в доверие к себе…» и понимала, о чем он говорит, чувствовала и знала. Новое понимание вплыло незаметно и предъявило свои права на реальность. Примерно то же самое говорил Дима, и он очень сердился на себя, когда ловил отблеск надежды в своих поступках. Он не хотел надеяться, хотел быть уверенным в своей силе творца. И куда делась эта сила? Почему произошла авария? У Зины не было ответов раньше и не прибавилось сейчас. Вместо ответов нагрянуло предчувствие изменений в жизни. Бояться или радоваться? Зина пока не поняла. Неопределённость чёрной тучей вторглась в мысли. Это оказалось слишком большим переживанием. Не в силах сдержаться, Зина убежала успокаиваться на второй этаж. Друзья проводили её непонимающими взглядами, и только Сергей улыбнулся вслед.

Едва затихли шлепки тапок Зины на ступеньках лестницы, как Антохину почудилось, что улица и дом поменялись ролями. В комнате стало холодно, а за окном – жара. Картина происходящего немного расфокусировалась. Герман видел, как в тумане: сержант встал и пошёл в обход личного состава посиделки. Что-то говорил на ходу по поводу надежды, похлопывал по плечам, шептал на ухо и громко вопрошал. «Спектакль, – подумал Антохин. – Никакие слова извне не помогут. Нужны свои решения. А какие?» Ответа не было. Ни в одной книге, ни на одном семинаре он не получил ни одного ответа, который мог бы применить в своей жизни и быть уверенным в приближении просветления. Так что же, продолжать совершенствовать себя в духовных практиках в надежде на… Опять надежда?! Сердце Антохина заныло. Вместе с болью вернулось четкость восприятия. Сержант уже на второй круг пошёл. Герману стало интересно: «Он всё это время говорил только о надежде или я пропустил что-то?» Боль отлегла от сердца, растеклась тревогой по телу. Что же это за Мастер такой, от слов которого не радость приходит, а боль и тревога? Им вроде полагается быть сбалансированными, излучающими покой и помогающими страждущим. «Тебе шашечки нужны или доехать? – язвительно отозвалось что-то неуловимое в сознании Антохина. – Ты же сам видишь – парень дело говорит. Куда ни ткни – везде надежда. Не надоело?» Изнутри сердца потянуло жаром в ответ. Точно, надоело. Надо принимать решение: дальше заниматься практиками и надеяться или плюнуть на всё, и будь, что будет.

Сергей остановился за Германом, возложил ладони ему на плечи, наклонился к затылку и тихо сказал:

– Да понять его, надёжа-царь, не мудрено. Они «будь, что будет» требуют.

У Германа глаза застыли, а когда он обернулся, то сержант уже плыл в сторону берегов Марии. Он перебирал руками по спинкам стульев и кресел, как вёслами по морю, и всё смотрел на Германа. Слова выпускал мягко, с оттенком театральности. После первых двух фраз проявился стихотворный талант Мастера:

Ах, «будь, что будет» – это лишь слова,Но свет, их породивший, интересен.Его я видел, помню, как вчера.Надеюсь, будет мой рассказ полезен.

Лес браконьеры подожгли. О, негодяи!Солдаты оказались в западне.В дыму устал я мыслить о спасении,Позволил смерти заглянуть ко мне.

Страх тут же отвернулся от меня,Как говорится, бросил, поматросив.Впервые ясно осознав себя,И жизнь, и смерть, я лишнее отбросил.

Про жизнь и смерть Новеев говорил уже стоя за спиной Марии. Она чувствовала его дыхание прядками волос. Ожидала ещё какой-нибудь выходки: плечики поднялись, бровки нахмурились и, когда раздались аплодисменты Германа, не сразу поняла, в чём дело.

– Браво, Мастер! – воскликнул Герман. Мастер ответил сдержанным кивком.

– Движение начинается на тонком плане. Решение, появившееся в мыслях, на самом деле не так уж важно. Оно лишь иллюстрация свершившихся изменений в сознании. Из ниток-слов вышивается гобелен под громким названием Решение. А дело-то давным-давно сделано. Осталось только отразить в реальности. А как вы думаете, иллюстрацией чего могут быть мысли-надежды?..